Кот-эмигрант

 

Жил в Украине тощий кот.

Бывал он редко сыт.

Виной политиков просчёт,

Так подорвавших быт.

 

Казалось бы, ему - коту

До власти дела нет.

Так скажет, не познав нужду,

Котёнок лёгких лет.

 

Кота хозяин - инженер

Когда-то ублажал:

Давал рыбёшку, например,

И молока бокал.

 

А после Пущи обнищал

Хозяин. Просто жуть!

И всё ж кота не обижал,

Кормил хоть как-нибудь…

 

Делился коркою с котом

Картошку предлагал.

Когда решил покинуть дом,

Кота с собою взял.

 

Таможня. Справки. Смехота:

Вывозит инженер

Тряпьё и старого кота

За рубежей барьер.

 

Живёт в Германии сейчас

Вальяжный гладкий кот,

Сияет шерстка, как атлас,

Коту везде почёт.

 

Кошачий корм с учётом лет,

Калорий точный счёт,

Шампунь и адрес - амулет,

Что так ему идёт.

 

Усвоил минимум он слов

Немецких, чтоб понять,

Он «зеер шёйн»*. Вот он каков!

О чём тут горевать?!

 

Ну а хозяин - человек.

Порою грусть берёт,

И ностальгия - дровосек

По сердцу больно бьёт.

 

Коту хозяина так жаль.

О ноги трётся кот,

На грудь ложится, тельце - шаль

Согреет, боль стряхнёт.

 

И ворожит, мурлыча кот,

Желая счастья всем,

Всегда и всем конца невзгод

И тягостных проблем ...

 

Пёс

К друзьям приехала с бедой,

С душой простреленной, больной

И под опеку вдруг попала

Их пса, которого не знала.

Почуял боль мою он сразу

И бросился меня спасать:

И лапой гладить… И лизать

Мне руки, зла смывать заразу.

Он до утра при мне сидел,

Нос положив на край подушки,

Как верный друг неравнодушный,

Душой лечил души прострел.

К утру сигналы смолкли «СОС»,

И вахту смог покинуть пёс.

 

Нам чуткость не дана такая.

Мы будем нудно выяснять,

Кто перед нами и какая

Беда, и стоит ли впускать

Её в себя, и боль снимать

Чужую ...

 

 

Царь Давид и Версавия

(Маленькая поэма)

 

Всходила луна над холмами.

Лучей серебристых река

Деревьев касалась струями.

Листва колыхалась слегка.

 

Прохлада спускалась в долину.

Сменялась сонливость жары

Томления сжатой пружиной -

Подругой вечерней поры.

 

Версавия жар свой смывала

Водою у дома, в саду,

Дорожка воды огибала

Чарующих форм череду.

 

Был муж её в дальнем походе,

Служил он во славу страны:

У Раввы сражались в те годы

Еврейского царства сыны.

 

Водой охлаждая истому,

Не знала младая жена,

Что с крыши соседнего дома

Она в лунном свете видна.

 

 

Не знала иль знала? Кто знает?..

И думала ли о царе

Давиде, что часто гуляет

На крыше, в соседнем дворе?

 

Красив он и молод, и славен.

В бою Галиафа убил.

По мощи он армии равен

И музыки музой любим.

 

Он праведен, он благороден

И Яхве он предан душой,

И строгому Богу угоден

Такой идеальный герой.

 

Давид на пологую крышу

В тот вечер поднялся как раз.

Воды он журчанье услышав,

Напрягся, как в зарослях барс.

 

Под ласки воды подставляла

То груди, то бёдра она,

С водой грациозно играла,

Изящна, нежна и стройна.

В сознаньи Давида скребётся

Та заповедь: «Не пожелай...».

Она ведь жена полководца,

Что храбро хранит этот край!

 

Но страсти царём управляют,

Лишают рассудка они.

Версавию царь призывает

Назавтра в покои свои.

 

И там зачала она сына.

Чтоб скрыть прегрешенье, Давид

Вернуть из аммонской пустыни

Версавии мужа спешит.

 

Покончив с царя порученьем,

С женою тот ночь проведёт,

Тогда и ребёнка рожденье

Без лишних вопросов пройдёт.

 

И Урия - муж приезжает,

Но в дом свой не входит, считает,

Что должен с бойцами делить

Лишенья ,лишь делу служить!

 

То ль впрямь щепетилен он так,

То ль просто не любит жену,

Но сей воздержания факт

Изменит судьбу не одну...

 

Давид, пребывая в смятеньи,

Своё отягчает паденье,

На чёрный решается грех:

Бойца устранить без помех...

 

И Урию в гиблое место

Послали. Там встретил конец.

Давиду прислали известье:

Спокойно спать может дворец.

 

Версавия стала женою

Давида и сына он ждал.

Но Яхве не мог на такое

Смотреть и дитя отобрал.

 

И каялся долго Давид,

Раскаянье рвалось в зенит,

Добро лишь стране приносил,

И Яхве Давида простил.

 

И сына Версавии дал,

Что мудростью редкой блистал.

Отца унаследовал трон

Версавии сын Соломон.

 

На старом кладбище

За годы кладбище переменилось сильно.

На нём, как в коммуналке, теснота

Впритык ограды, погребенья слились,

Чтоб вновь преставленным достались здесь места.

 

Сместились, сузились аллеи и дорожки,

Могилы потеряли череду.

Пока искала, холод шёл по коже:

Вдруг я родителей могилу не найду.

 

Нашла. Вот их овальные портреты.

Спокойный, без укора, тихий взор.

Давно они испили воды Леты.

Их помню я, но догорает мой костёр.

 

Я старше их. Они так тяжко жили.

Всё шли через препятствий полосу,

Все годы, что вытягивали жилы,

Стальному подчиняли колесу.

 

Во многом я пред ними виновата.

И в том, что вряд ли вновь приду сюда,

Здесь, рядом с ними, не лежать мне никогда:

Мне снова покидать отечества пенаты.

 

Пора прощаться. Дождик плачет тихо.

И тихо я бреду туда, где выход...

Надя Рушева

Талант горячий, яркий, щедрый...

Бушуют впечатлений ветры,

Фантазий пламя обжигает,

Талант в огне дары рождает.

 

Московской девочки рука

Рисунков чудо создавала.

Усилий вроде было мало,

И лишь отдача велика.

 

Рисунок чёткий, без помарок

Глубок, стремителен и ярок.

Вот нежный принц и грустный лис.

Танцовщик в воздухе завис.

 

«Пушкиниана», «Марсельеза»,

Мольер заканчивает пьесу,

Вот Мастер рукописи жжёт,

Змий Еву к яблоку влечёт...

 

Толстой и Пушкин, и Булгаков...

Она входила в их миры.

Лишь линия и зрим характер,

Есть в мысли гениев прорыв.

 

Усилий вроде было мало,

И лишь отдача велика...

Отдача время спрессовала,

В семнадцать лет её не стало.

Жизнь, точно вспышка коротка...

 

Творца отличье - божья искра.

Она и дар и фактор риска...

Порой талант творца сжигает,

Виновным - случай представляет...

В шестнадцать лет

Я иду, улыбаясь весне,

Тротуара касаясь едва.

Солнца зайчик танцует во мне,

Невесомость полна волшебства.

 

Я стараюсь улыбку убрать,

Губы в строгую мину стянуть,

Но смешинок весёлую рать

Не прогнать, не смахнуть, не спугнуть.

 

Встречный скептик себе говорит:

«Павой вряд ли ей стать суждено.

Жизнь пичугу манит, как магнит,

Позже крылья спалит всё равно.»

 

А меня не волнует прогноз.

Для прогнозов я слишком юна.

В радость мне и весна, и мороз.

Светом жизни полна и пьяна.

Генрих Гейне

и евреи

Он иудеем рос, но поменял свой статус.

Любых религий не приемля шоры,

Считал себя он всё же ренегатом:

Сменил конфессию ведь в поисках опоры,

 

Опоры правовой, вполне мирской,

В надежде разогнать препятствий рой*.

Он соплеменников всегда жалел своих,

Желал конца страданий их, печалей,

Раскрепощенья душ согбенных их,

Но тут же, вспоминая жесть реалий,

 

Просил не забираться высоко,

Туда, где быть подстреленным легко.

 

В иврита кубиках** любил народа детство,

В Галахе*** - свойство мысль, как шпагу заострять,

В Агаде - волшебства прекрасного соседство,

Любил поэзию еврейскую читать.

 

Галеви воспевал, Ибн Эзру, Габриоля****

И с ними горевал об Иудеи доле.

 

И книги Гейне на кострах сжигали

Чуть раньше, чем в печах сжигать евреев стали.